Без рубрики
Нет комментариев
Недавнее решение Госдумы РФ признать вину Иосифа Сталина в гибели польских офицеров в Катыни вновь напомнило нам о существовании у наших западных границ эксцентричного соседа – Польши. Хотя сосед сам постоянно о себе напоминает, тем не менее, решение Госдумы – событие знаковое, особенно для поляков.
Польская общественность должна быть удовлетворена этим решением, но, несомненно, Варшава найдёт сотню других поводов не мириться с Россией. Мир с Россией и русскими означал бы для многих поляков фиаско их историографии как науки, поскольку вот уже на протяжении более 400 лет польская история вертится вокруг темы противостояния натиску Германии с запада, а России – с востока. Причём вражда с русскими занимает более значимое место, чем войны с германцами. Польша убеждена, что виной всему – хищный русским империализм, коварная идея мессианства, под прикрытием которой русские всегда мечтали поставить гордую Польшу на колени.
Не будем вступать сейчас в полемику о том, хищен ли русский империализм, коварна ли идея русского мессианства или же вполне оправданы. Спор этот может длиться столетиями (и длится).
Посмотрим лучше, а есть ли на свете мессианизм польский и польский империализм. Оказывается, есть, и имеет давнюю историю. В польской культуре существует явление, называемое польским мессианизмом (mesjanizm polski), а целая плеяда выдающихся польских литераторов и философов позиционировали себя как мессианисты.
Мессианистами были Адам Мицкевич, Юлиуш Словацкий, Бронислав Трэнтовский, Анджей Товянский и прочие. Причём, последний из них являлся автором целой философской концепции, названной его именем – товианства. Существенную роль в нём играют представления о «колоннах» бессмертных духов, действующих через людей, о миссиях отдельных народов и о посланцах Бога, через которых осуществляется Провидение. К таким посланцам Товянский причислял Наполеона и себя (скромняга!).
Польша у Товянского – единственная католическая и вместе с тем единственная христианская страна. Она – Мессия, ибо послана в мир искупить грехи рода человеческого и, как Мессия, распята. Как в Ветхом Завете были рассеяны евреи, народ избранный, так рассеян избранный народ Нового Завета – поляки, за то, что не сумели отстоять Польшу (рассеяны поляки были после раздела Польши Пруссией, Австрией и Россией). Философия Товянского предрекала час, когда Польша воскреснет, поляки соберутся в ней, и мир переродится. Философия товианства была очень близка Адаму Мицкевичу, который входил в кружок Товянского «Круг Божьего дела». В духе мессианизма Товянского Мицкевич написал т.н. «книги паломничества польского народа» и сложил молитвы «паломников».
Польша в мессианизме понималась как Иисус, пришедший на землю науч
2b1a
ить народы добру. Отождествление польского народа с богоизбранностью началось задолго до зарождения товианства. Ещё в XVI веке некоторые польские ксендзы учили паству, что Адам и Ева говорили в раю по-польски, и язык польский – язык Бога (упрямые малороссы и белорусы, находившиеся под польской оккупацией не одно столетие, отказывались почему-то в это верить).
И если у знаменитого польского философа и математика Юзефа Вронского, который и ввёл в польскую философию само понятие мессианизма, роль двигателя – мессии для человеческого счастья отводилась преимущественно философской науке, то уже у А. Мицкевича, главного популяризатора мессианизма среди широкой общественности, мессией уже была Польша и польский народ. Впоследствии влияние Мицкевича на умы поляков всё укреплялось, а интеллектуальное наследие Вронского осталось в тени, поскольку отношение Вронского к России было довольно лояльным, с чем, естественно, не могли смириться другие польские патриоты. К тому же, Вронский, участник восстания Костюшко, был взят в плен, но по распоряжению генерала Тормасова отпущен. После этого будущий философ польского мессианизма служил в штабе фельдмаршала Александра Васильевича Суворова (!), и, надо полагать, служил не плохо, выйдя в 1797г. в отставку.
Будучи, прежде всего, учёным (математиком, философом, юристом), Вронский отводил роль мессии именно науке (философии), которая выведет человечество к абсолютной правде и добру, как идеалу человечества. Он утверждал, что к осуществлению этого идеала в будущем призваны славяне. В особенности он возлагал большие надежды на Россию. Свои взгляды на этот предмет он изложил в открытом письме, написанном в 1851г. и адресованном русскому Императору. В религиозном отношении Вронский был горячим приверженцем католицизма, хотя признавал, что все догматы, будучи только гипотезами, имеют временную силу и будут сменены абсолютными истинами.
Но видеть Россию в образе катализатора позитивных перемен поляки наотрез отказывались, ибо тогда на постаменте не оставалось места самой Польше. Посему русофобская позиция поэта Мицкевича была полякам ближе пророссийскости философа Вронского.
Длится это до сих пор. И поныне любой польский политик или учёный, который вздумает отозваться о русских и России позитивно (не декларативно позитивно, а искренне позитивно), рискует низко пасть в глазах общественности. Поляки от своего мессианизма отказываться не думают, поэтому до сих пор видят в России кровного врага. Это выражается в литературе, кинематографе, истории и, конечно же, политике. Иногда это заходит чересчур далеко.
Всем известно о многочисленной польской диаспоре, проживающей в России с давних времён. Утверждается, что людей с польскими корнями в России-матушке насчитывается более 500 тыс. Встречный вопрос – сколько русских живёт в Польше? Ответ – несравненно мало. Да, есть в Польше русские старообрядцы, есть люди, оказавшиеся там по личным обстоятельствам после развала СССР, есть даже русская газета, но такого массового явления как русская диаспора там нет. Нет в Польше сотен тысяч русских, хотя некогда мы жили в одном государстве. Поляки в Россию ехали (в том числе добровольно), но русские в Польшу не стремились. Поляки занимали высокие посты в русской императорской администрации, а после обретения Польшей независимости (из рук русских, кстати) многие из них так и остались при почётных должностях, но русские никогда к высшим слоям польского общества не допускались!
Русским в Польше неуютно из-за высокого градуса русофобии в стране. На улицах и в книгах, по ТВ и в газетах ежедневно можно встретиться с упоминанием того или иного исторического или политического события (давнего или недавнего) с русофобскими комментариями.
В России даже в царские времена, когда подавлялись польские восстания, и свежа была память об участии поляков в наполеоновских зверствах в русских губерниях в 1812 году, фраза «Во мне течёт часть польской крови» звучала импозантно, и придавала шарму. А вот фраза «Во мне течёт часть русской крови» в глазах поляка является приговором. Один мой знакомый поляк чуть ли не шёпотом и под большим секретом сообщил мне, что его род ведёт начало от …(о, ужас!) русского то ли казака, то ли солдата, и подчеркнул, что в их семье это запретная тема. Другой польский знакомый, с которым мы были в прекрасных отношениях, был несказанно разочарован тем, что я (опять, о, ужас!) оказался русским. Он даже не смог скрыть отрицательных эмоций, а наши отношения после этого абсолютно испортились.
Польская историография считает русских стоящих на более низкой цивилизационной ступени. Об этом, опять же, много писали польские классики. Русской классике высокомерное отношение к полякам не свойственно. Нелицеприятные моменты о поляках в отдельных произведениях русских писателей встречаются, но они не укоренены в русском мировоззрении и восприятии польского народа.
Добавлю, что евреев в Польше тоже не любят. Поляки долго не соглашались признать вину за массовые казни евреев в городке Едвабне. Историк Ян Томаш Гросс писал об этом в 2001 году: «В июле 1941 года большая группа живших в Едвабне поляков приняла участие в жестоком уничтожении почти всех тамошних евреев. Сначала их убивали поодиночке – палками, камнями, мучили, отрубали головы, оскверняли трупы. Потом около полутора тысяч оставшихся в живых были загнаны в овин и сожжены живьем». А ведь были ещё антисемитские погромы после Второй мировой войны – в Кракове в августе 1945-м, в Кельце – в 1946-м. Поляки, разграбившие имущество польских евреев с приходом немцев, не хотели его возвращать, когда в польские города вернулись уцелевшие хозяева земли и недвижимости. Многие из погибших евреев спаслись из фашистских концлагерей, воевали против гитлеровцев в партизанских отрядах, но нашли свою смерть от рук польских патриотов.
С криками «Завершим работу Гитлера!», «Смерть евреям!» поляки врывались в еврейские дома и калечили их обитателей. Пускались слухи, что евреи убивают польских детей, а их кровь сдают солдатам Красной Армии. Это ещё больше разожгло ненависть поляков. И хотя затем зачинщики были осуждены, расследование показало, что погромы не были выходкой отдельных националистов, а были заранее спланированы и поддержаны населением – от военных и милиционеров до лавочников и чиновников.
Поэтому при очередном возмущении с польской стороны русским империализмом и варварством мне вспоминаются идеи Товянского о Польше-Мессии, факты еврейских погромов в послевоенной Польше и мой польский друг, стыдящийся открыто признать свои русские корни.